|
Глава 3
КОЛДОВСТВО
Месяц взошел на небо, звезды ярко горели. Полуразвалившаяся мельница и шумящее колесо были озарены серебряным блеском.
Вдруг раздался конский топот, и вскоре повелительный голос закричал под самой мельницей:
- Эй, колдун!
Казалось, новый приезжий не привык дожидаться, ибо, не слыша ответа, он закричал еще громче:
- Эй, колдун! Выходи, не то в куски изрублю!
Послышался голос мельника:
- Тише, князь, тише, батюшка, теперь мы не одни, остановились у меня проезжие; а вот я сейчас к тебе выйду, батюшка, дай только сундук запереть.
- Я те дам сундук запирать, чертова кочерга! - закричал тот, которого мельник назвал князем. - Разве ты не знал, что я буду сегодня! Как смел ты принимать проезжих! Вон их отсюда!
- Батюшка, не кричи, бога ради не кричи, все испортишь! Я тебе говорил уже, дело боится шуму, а проезжих прогнать я не властен. Да они же нам и не мешают; они спят теперь, коли ты, родимый, не разбудил их!
- Ну, добро, старик, только смотри, коли ты меня морочишь, лучше бы тебе на свет не родиться. Еще не выдумано, не придумано такой казни, какую я найду тебе!
- Батюшка, умилосердись! Что ж мне делать, старику? Что увижу, то и скажу, что после случится, в том один бог властен! А если твоя княжеская милость меня казнить собирается, так лучше я и дела не начну!
- Ну, ну, старик, не бойся, я пошутил.
Проезжий привязал лошадь к дереву. Он был высокого роста и, казалось, молод. Месяц играл на запонках его однорядки{36}. Золотые кисти мурмолки{36} болтались по плечам.
- Что ж, князь, - сказал мельник, - выучил ты слова?
- И слова выучил, и ласточкино сердце ношу на шее.
- Что ж, боярин, и это не помогает?
- Нет, - отвечал с досадой князь, - ничего не помогает! Намедни я увидел ее в саду. Лишь узнала она меня, побледнела, отвернулась, убежала в светлицу!
- Не прогневись, боярин, не руби невинной головы, а дозволь тебе слово молвить.
- Говори, старик.
- Говори! - закричал князь и топнул ногой.
- Слушай же, батюшка, уж не любит ли она другого?
- Другого? Кого ж другого? мужа? старика?
- А если... - продолжал мельник, запинаясь, - если она любит не мужа?..
- Ах ты, леший! - вскричал князь, - да как это тебе на ум взбрело? Да если б я только подумал про кого, я б у них у обоих своими руками сердце вырвал!
Мельник отшатнулся в страхе.
- Колдун, - продолжал князь, смягчая свой голос, - помоги мне! Одолела меня любовь, змея лютая! Уж чего я не делал! Целые ночи перед иконами молился! Не вымолил себе покою. Бросил молиться, стал скакать и рыскать по полям с утра до ночи, не одного доброго коня заморил, а покоя не выездил! Стал гулять по ночам, выпивал ковши вина крепкого, не запил тоски, не нашел себе покоя в похмелье! Махнул на все рукой и пошел в опричники. Стал гулять за царским столом вместе со страдниками{36}, с Грязными, с Басмановыми{36}! Сам хуже их злодействовал, разорял села и слободы, увозил жен и девок, а не залил кровью тоски моей! Боятся меня и земские, и опричники, жалует царь за молодечество, проклинает народ православный. Имя князя Афанасья Вяземского стало так же страшно, как имя Малюты Скуратова! Вот до чего довела меня любовь, погубил я душу мою! Да что мне до нее! Во дне адовом не будет хуже здешнего! Ну, старик, чего смотришь мне в глаза? Али думаешь, я помешался? Не помешался Афанасий Иваныч; крепка голова, крепко тело его! Тем-то и ужасна моя мука, что не может извести меня!
Мельник слушал князя и боялся. Он опасался его буйного нрава, опасался за жизнь свою.
- Что ж ты молчишь, старик? али нет у тебя зелья, али нет корня какого приворотить ее? Говори, высчитывай, какие есть чародейные травы? Да говори же, колдун!
- Батюшка, князь Афанасий Иванович, как тебе сказать? Всякие есть травы. Есть колюка-трава, сбирается в Петров пост. Обкуришь ею стрелу - промаху не дашь. Есть тирлич-трава, на Лысой горе, под Киевом растет. Кто ее носит на себе, на того ввек царского гнева не будет. Есть еще плакун-трава, вырежешь из корня крест да повесишь на шею, все тебя будут как огня бояться!
Вяземский горько усмехнулся.
- Меня уж и так боятся, - сказал он, - не надо мне плакуна твоего. Называй другие травы.
- Есть еще адамова голова, коло болот растет, разрешает роды и подарки приносит. Есть голубец болотный; коли хочешь идти на медведя, выпей взвару голубца, и никакой медведь тебя не тронет. Есть ревенка-трава; когда станешь из земли выдергивать, она стонет и ревет, словно человек, а наденешь на себя, никогда в воде не утонешь.
- А боле нет других?
- Как не быть, батюшка, есть еще кочедыжник, или папоротник; кому удастся сорвать цвет его, тот всеми кладами владеет. Есть иван-да-марья; кто знает, как за нее взяться, тот на первой кляче от лучшего скакуна удерет.
- А такой травы, чтобы молодушка полюбила постылого, не знаешь?
Мельник замялся.
- Не знаю, батюшка, не гневайся, родимый, видит бог, не знаю.
- А такой, чтобы свою любовь перемочь, не знаешь?
- И такой не знаю, батюшка; а вот есть разрыв-трава: когда дотронешься ею до замка али до двери железной, так и разорвет на куски!
- Пропадай ты с своими травами! - сказал гневно Вяземский и устремил мрачный взор свой на мельника.
Мельник опустил глаза и молчал.
И он тряс мельника за ворот обеими руками.
Мельник подумал, что настал последний час его.
Вдруг Вяземский выпустил старика и повалился ему в ноги.
- Сжалься надо мной! - зарыдал он. - Излечи меня! Я задарю тебя, озолочу тебя, пойду в кабалу к тебе! Сжалься надо мной, старик!
Мельник еще более испугался:
- Князь, боярин! Что с тобой? Опомнись! Это я, Давыдыч, мельник!.. Опомнись, князь!
- Не встану, пока не излечишь!
- Князь! князь! - сказал дрожащим голосом мельник, - пора за дело. Время уходит, вставай! Теперь темно, не видал я тебя, не знаю, где ты! Скорей, скорей за дело!
Князь встал.
- Начинай, - сказал он, - я готов.
Оба замолчали. Все было тихо. Только колесо, освещенное месяцем, продолжало шуметь и вертеться. Где-то в дальнем болоте кричал дергач. Сова завывала порой в гущине леса.
Старик и князь подошли к мельнице.
- Смотри, князь, под колесо, а я стану нашептывать.
Старик прилег к земле и, еще задыхаясь от страха, стал шептать какие-то слова. Князь смотрел под колесо. Прошло несколько минут.
- Что видишь, князь?
- Вижу, будто жемчуг сыплется, будто червонцы играют.
- Будешь ты богат, князь, будешь всех на Руси богаче!
Вяземский вздохнул.
- Смотри еще князь, что видишь?
- Вижу, будто сабли трутся одна о другую, а промеж них как золотые гривны!
- Будет тебе удача в ратном деле, боярин, будет счастье на службе царской! Только смотри, смотри еще! говори, что видишь?
- Теперь сделалось темно, вода помутилась. А вот стала краснеть вода, вот почервонела, словно кровь. Что это значит?
- Что это значит, старик?
- Довольно, князь. Долго смотреть не годится, пойдем!
- Вот потянулись багровые нитки, словно жилы кровавые; вот будто клещи растворяются и замыкаются, вот...
- Пойдем, князь, пойдем, будет с тебя!
- Постой! - сказал Вяземский, отталкивая мельника, - вот словно пила зубчатая ходит взад и вперед, а из-под нее словно кровь брызжет!
Мельник хотел оттащить князя.
- Постой, старик, мне дурно, мне больно в составах{40}... Ох, больно!
Князь сам отскочил. Казалось, он понял свое видение.
Долго оба молчали. Наконец Вяземский сказал:
- Хочу знать, любит ли она другого!
- А есть ли у тебя, боярин, какая вещица от нее?
- Вот что нашел я у калитки!
Князь показал голубую ленту.
- Брось под колесо!
Князь бросил.
- Хлебни! - сказал он, подавая сулею князю.
Князь хлебнул. Голова его стала ходить кругом, в очах помутилось.
- Смотри теперь, что видишь?
- Ее, ее!
- Нет, не одну! Их двое: с ней русый молодец в кармазинном кафтане{40}, только лица его не видно... Постой! Вот они сплываются... все ближе, ближе... Анафема! они целуются! Анафема! будь ты проклят, колдун, будь проклят, проклят!
и вертеться.
|